ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР.
« ...и всё же с каждым из нас случалось так: в рейсе, в двух часах от аэродрома, задумаешься и вдруг ощутишь такое одиночество, такую оторванность от всего на свете...- и кажется, уже не будет возврата.»
Антуан Де Сент-Экзюпери. «Планета людей».
Человек рождается в трёхмерном мире. Он с лёгкостью ориентируется в первых двух измерениях, просто и уверенно перемещаясь влево и вправо, вперёд и назад. Третье он не любит, вспоминает о нём с неохотой или не по своей воле, с трудом поднимаясь по лестницам, с боязнью глядя с балкона вниз или ушибаясь при падении. Но странное и смутное ощущение живёт в его подсознании. Иногда, особенно в детстве, оно тревожит и радует в ночном сне. Позже, в минуты взрослого одиночества, оно навевает мимолётные несбыточные желания. Это - ощущение прямой связи третьего измерения и представления о свободе.
Человек всю свою жизнь борется за свободу: свободу выбирать, свободу думать и говорить, действовать и расслабляться, трудиться и отдыхать от трудов. Однако вряд ли он осознаёт, что каждое мгновение своей жизни он обречён быть рабом породившей его матери-планеты. Она навсегда притянула его странной силой к своей поверхности и разрешила ему только ползать по ней в пыли, запретив подниматься над ней и обращая его после смерти в эту же самую пыль.
Как странно: природа, создав свою высшую силу - разум, установила его носителю такой жёсткий запрет.
Дрожит под каблуками курсантских сапог истёртый до блеска дюралевый пол кабины, вибрирует туго натянутый зелёный перкаль крыльев, блестит и блестит перед капотом почти невидимый диск воздушного винта. Весь мир заполнен приглушенным кашлем мотора, голосами радиоэфира в наушниках кожаного шлема, запахом бензина и аэролака. Всё это смешано с ощущением странной нереальности происходящего. И это ощущение настолько сильно, что заставляет в буквальном смысле встряхнуться и усилием разума вернуть себя к необходимым и конкретным действиям, из которых в конце концов и складывается полёт.
Это - не первый полёт. Страх неведения постепенно рассеян в десятках предыдущих полётов с умелым и мудрым инструктором. Невероятно героические первые виражи и пикирования быстро превратились в обычные элементы полётного задания, и инструктор уже не приговаривал: «...ну-ка давай сделаем вместе», а ворчал: «...ещё один вираж, почище, не заваливай крен, не теряй скорость ...». Детальные и жёсткие разборы каждого полёта на земле, в присутствии товарищей по лётной группе, уже познакомили вчерашнего школьника с ошеломляющим правилом авиации: всё, что ты делаешь в воздухе, ты обязан делать отлично или, в крайнем случае, хорошо. Общепризнанное «удовлетворительно» автоматически означает только одно: тебя не выпустят в самостоятельный полёт. Поставивший тебе тройку старший товарищ обязательно впишет в твою лётную книжку приговор: дополнительный полёт с инструктором для отработки слабо усвоенного элемента. И можно быть уверенным, что инструктор не успокоится, увидев, что злополучный элемент ты выполнил в этот раз лучше. Он обязательно помучает тебя, заставляя ещё и ещё раз выполнить ту же работу, пока не убедится, что ты приобрёл устойчивый навык. Значит, оказавшись в небе один, ты, при необходимости, выполнишь этот элемент не задумываясь. И при этом твоё внимание не будет полностью поглощено пилотированием, потому что пилотирование - не самоцель. Ты будешь выполнять поставленную тебе задачу и именно ею будет занята твоя голова.
Я никогда не забуду один ночной полёт на МиГе-двадцать третьем, истребителе с крылом изменяемой геометрии. Предстоящее мне полётное задание я выполнял уже много раз. Надо было обнаружить и атаковать воздушную цель, летящую на малой высоте. Роль цели играл мой товарищ, взлетевший в ночь чуть раньше на таком же самолёте. Это была ночь полнолуния, что, как казалось, облегчало задачу. Я вёл свой МиГ на высоте полукилометра, в слое разорванных облаков. Надо мною, примерно на двухкилометровой высоте, ночное небо накрывал ещё один тонкий рваный слой облачности. Выше и сбоку, где - то между зенитом и горизонтом, висела невероятно яркая луна. Верхний слой облаков был практически неподвижен, в то время как рваные клочья облаков нижнего слоя быстро неслись куда-то, гонимые приземным ночным ветром.
С первых минут полёта я почувствовал странный дискомфорт. Привычная работа давалась с трудом. Возникло и с каждой минутой росло ощущение крена. Нет, главный прибор на приборной доске моего истребителя - авиагоризонт - говорил: всё в порядке. Но всё сильнее с правой стороны давили привязные ремни, всё настойчивее инстинкт самосохранения требовал довериться ему и выправить самолёт. Луна, мелькающая сбоку в разрывах облаков, предательски подсказывала - я должна быть наверху, в зените. Я понимал: дело именно в ней. Это был единственный ориентир материального мира среди невесомой темноты, призрачных облаков и фантастической игры лунного света в их разрывах. Она притягивала к себе взгляд, она исчезала, снова на секунду сверкала в стороне и кричала:
-Что ты делаешь! Твой самолёт переворачивается. Посмотри на меня. Что такое твои приборы, их дрожащие стрелки по сравнению с моей вечной надёжностью. Я же вверху, я должна быть прямо над твоей головой! -
В мучительной борьбе с призрачными лунными бликами и собственными ощущениями я вспомнил совет моих друзей, уже попадавших в подобные ситуации. Это была простая, но мудрая и спасительная рекомендация. Они говорили: «Закрутит иллюзия - выход один. Опусти голову вниз. Несколько секунд посмотри в пол кабины. Затем медленно, не глядя по сторонам, подними глаза прямо перед собой, зафиксируй взгляд на уровне приборов. С этого момента не верь своим ощущениям, не верь ничему, кроме приборов. Не вздумай повернуть голову влево или вправо !».
После полёта мы с товарищем, обозначавшим для меня цель, медленно и молча шли от наших МиГов в лётный домик. Я, ошеломленный ощущениями полёта, постепенно успокаиваясь, размышлял о возможной причине иллюзии такой невероятной силы.
«Что сегодня со мной» - думал я. И услышал голос своего товарища:
- Никогда в моей жизни не было такого трудного ночного полёта -.
Но всё это - потом, через пятнадцать лет. А пока - рокот девяти цилиндров аэроклубовского Яка, подрагивающий дюралевый капот, стрелка указателя скорости - на цифре «сто восемьдесят» и задача, важнее которой ничего нет в жизни: нормально сесть. Не отлично, не хорошо. Нормально. Поскольку официальная пятибалльная шкала оценок в авиации существует, но используется только в официальных же бумагах. Нормально - это устная оценка. Это значит, что ты не допустил ошибок, ты выполнил поставленную перед тобой задачу, ты не подвёл своего учителя. Слово «нормально» из уст твоего командира означает, что ты поднялся на очередную ступень лётного мастерства и тебе разрешён следующий шаг.
Выпущено шасси. Рычаг газа - немного вперёд, чтобы компенсировать увеличившееся лобовое сопротивление самолёта. Теперь - определить момент начала третьего разворота. Это - первый и, пожалуй, главный элемент так называемого расчёта на посадку. От того, как точно он будет выполнен, зависит угол наклона глиссады планирования. А планировать в начало посадочной полосы нужно под одним единственным углом. Если угол меньше - будешь идти слишком низко. Придётся увеличивать обороты двигателя, чтобы не потерять скорость. Капот будет задран вверх слишком высоко и, возможно, закроет собой начало полосы. Если угол больше - скорость планирования будет слишком высока и будет труднее выровнять самолёт над началом полосы. Из твоих попыток прижать его к земле возле посадочных знаков ничего не выйдет. Он будет нестись над землёй до тех пор, пока не снизится скорость.
Четвёртый разворот, установлен угол планирования, выпущен посадочный щиток. Двигатель - на малый газ. Он тихонько ворчит, постреливая из выхлопных патрубков. Медленно увеличиваются в размерах посадочные знаки, выложенные на траве из белых матерчатых полотнищ. Надо закончить снижение там, где начинается посадочная полоса, выровнять самолёт на высоте одного метра, дать ему снизить скорость и коснуться земли рядом с огромной белой буквой Т. Несколько секунд надо удерживать его нос выше линии горизонта, затем плавно опустить его переднее колесо на грунт и тормозить, удерживая направление небольшими отклонениями педалей. Теперь остаётся освободить полосу, немного прибавить газу и рулить к месту, где флажками размечена стартовая стоянка. Занято место в ряду с другими самолётами, выключен двигатель, открыт фонарь кабины. Всё. Остаётся подойти к наблюдавшему за полётом инструктору и доложить о выполнении задания. Скажет ли он то самое, короткое и обнадёживающее - «нормально»?
Инструктор аэроклуба. Коренной шкраб или бывший истребитель. Непререкаемый авторитет и старший товарищ. Опытный лётчик и персональный психоаналитик. С ним выполнен первый в жизни полёт на Яке. Вернее - им выполнен. А будущий ас в передней кабине держался за управление и, не в силах бороться с непривычными и неожиданными ощущениями, думал: «Всё, этому я не научусь никогда в жизни».
Это ему, инструктору, на его вопрос:
- Скажи, какая у нас высота - мой товарищ по лётной группе, осторожно глянув вниз через прозрачный плекс фонаря, ответил:
- Думаю, метров триста будет.
Представляю себе, какого труда инструктору стоило не рассмеяться. Но он этого не сделал. И никогда в будущем не позволит себе смеяться и шутить над страхами и неумением своих подопечных. Он знает: этот мальчишка, начинающий лётчик, впервые в жизни по настоящему прислушивается к себе, допускает ошибки и напряженно ждёт оценки своих действий. Но небо - не класс, кабина - не школьная парта. И инструктор, в отличие от школьного учителя, не оценивает немедленно ученика:
- Тебе двойка -
Вместо этого он говорит:
- Давай-ка ещё разок сделаем это вместе. И ещё разок. Да не зажимай ты так ручку управления, расслабься. Молодец, уже лучше -
и самолёт, кажется, сам выписывает нужную кривую в пространстве. Инструктор только комментирует происходящее по СПУ. Никакого напряжения, никаких усилий. И так, минута за минутой, фигура за фигурой, из ладони в ладонь перетекает лётный опыт.
Миниатюры
Нажмите на картинку для увеличения Название: aeroklub Yak18A.jpg Просмотров: 21 Размер: 17.8 Кбайт
Нет более бесполезного занятия, чем попытка научить сразу всему и раз и навсегда. Мы помним тех редких и, кажется, странных учителей, которые на очередном экзамене не замечают учебника на наших коленях под столом. Удачно списав ответ, мы идём отвечать, не понимая, в чём тут дело: он видел, но не сделал замечания.
А он, тем временем, уже сделал свой первый вывод. Ученик, пользуясь великим множеством вариантов ответа, выбрал один. Затем следует вопрос: объясни, почему ты выбрал именно этот вариант ? Объяснил ? Молодец. Ты научился делать главное. Ты умеешь пользоваться не только собственной памятью, а она - далеко не самый надёжный инструмент. Ты понял логику связей в этой науке, поэтому тебе достаточно той скудной информации, которую тебе предоставила конкретная ситуация, чтобы выбрать единственно верное решение.
Не смог объяснить ? Извини, ты не понял пока, о чём эта наука.
Инструктор, научив тебя уверенно выполнять отдельные элементы полёта, неожиданно вводит ошибку. Самолёт вдруг задирает нос, убирается газ, быстро падает скорость, ты больше не видишь спасительного горизонта - и в наушниках звучит команда:
- Действуй -
Ты даёшь полный газ, опускаешь нос самолёта на горизонт, доводишь скорость до необходимой. Нормально.
Но это ещё не экзамен. Экзамен ты будешь сдавать позже, когда, атакуя самолёт условного противника из неудобной позиции, зависнешь с задранным к небу носом и потеряешь скорость. Ты, не перебирая в уме последовательность правил, сделаешь всё, как надо, не свалишься в штопор, не выпустишь из виду самолёт противника и сделаешь то, для чего поднимался в воздух.
Штопор. Слово, которым пугают начинающих лётчиков со времён первой мировой. Тогда слова, сказанные в чей то адрес: «Он свалился в штопор» означали только одно, и никто не задавал дальнейших вопросов. Погибали герои, погибали прославленные в боях асы. Евграф Крутень, двадцатичетырёхлетний капитан русской армии, признанный ас, одержавший пятнадцать побед - погиб, сорвавшись в штопор при заходе на посадку с сухими баками, с остановившимся двигателем. Смелые люди, уставшие бояться, наконец победили вечного врага и научили этому других. Вот пришло и твоё время...
Инструктор как-то буднично говорит по СПУ:
- Левый штопор -
Убран газ, покашливает мотор, инструктор подёргивает ручку управления:
- Не давай самолёту опускать нос -
Стрелка указателя скорости медленно ползёт к цифре 120. Пора. Резко, до упора - левая педаль вперёд. Самолёт нехотя ведёт носом по горизонту влево. Теперь - ручку управления на себя. Тряска, короткое сопротивление самолёта - и вот он, штопор ! Рушится весь мир, горизонт в одно мгновение косо уходит вправо-вверх, твоя голова в кожаном шлеме непроизвольно вжимается в плечи. В лобовом стекле вращается зелёное поле.
- Выводи - спокойно говорит инструктор.
Правая педаль - вперёд. Почти мгновенно прекращается вращение. Теперь - педали нейтрально и ручку управления - от себя, чуть за нейтральное положение. Самолёт замирает, плавно разгоняя скорость. Полный газ и вверх, вверх. Так просто, так легко.
Незнакомый мне курсант другого аэроклуба забыл перед полётом подогнать ремни на педалях. На выводе из штопора нога проскочила под ремнём за педаль, крепкий солдатский сапог встал на излом, заклинив педаль и руль поворота. До самой земли, вращаясь в тысячу раз освоенном штопоре и забыв о парашюте, бил и бил инструктор по своей педали.
Спасибо тебе, учебный Як. Ты научил меня многому, ты взлетал снова и снова, терпел и прощал и всегда привозил меня на Землю. Я неумело зависал на петле и ты забрызгивал своё зелёное брюхо маслом из мотора. Я терял скорость на боевом развороте, а ты не валился в штопор, дрожал и ждал, когда же я отпущу ручку управления и переведу тебя на снижение. Я однажды загнал тебя в грозовой ливень, вместо того, чтобы обойти его стороной. Тебя швыряло в стороны, вверх и вниз, но ты понял меня и мы вместе вырвались из темноты и дождя и вернулись на аэродром. Я был готов вновь и вновь садиться в твою кабину, застёгивать ремни, включать зажигание и кричать стоящему у твоего крыла механику:
- От винта !
Но пришло время МиГов.
Очень давно, в детстве, мы гоняли мяч с моим другом. От удачного удара мяч ушел в небо свечкой, затем упал на землю, а мой друг так и остался стоять с задранным к небу лицом.
- Смотри - почему-то шепотом сказал он. Я посмотрел вверх и не поверил своим глазам. В полной тишине тонкая белая черта резала голубой свод пополам. Мы перебрали все возможные объяснения этому странному и жуткому явлению и остановились на одной, наиболее вероятной причине. Конец света. Всё.
Отец моего друга, которого мы вытащили на крыльцо, чтобы иметь свидетеля нашего открытия, почему-то не удивился и не испугался. Он глянул в небо и спокойно сказал:
- Реактивный самолёт -
- Ребята, да вы понимаете, что вы говорите?
Члены приёмной комиссии, люди в синей форме Аэрофлота с удивлением смотрели на нас из-за стола, заваленного бумагами. Мы с другом молча разглядывали пол.
- Вы только что поступили в лучшее лётное училище гражданской авиации. Семь человек на место. У вас - прекрасные характеристики из аэроклуба!
Я не возьмусь описать сейчас то, что творилось в наших душах. Да, это так. Только что сданы экзамены и побеждены строгие врачи. Мог радоваться за нас наш мудрый инструктор, недавно благословивший нас словами:
- Идите в Аэрофлот. Там сейчас осваивают реактивные -
Но - вчера вечером, отдыхая от экзаменов и медицинских экзекуций, мы с другом пошли в кино. «Дни лётные». Фильм о нескольких днях из жизни военных лётчиков. На экране сталкивались самолёты и характеры, создавались и рушились чьи-то судьбы, покачиваясь, заходил на посадку повреждённый МиГ. А мы глазами его пилота смотрели на приближающуюся бетонную полосу и молча переживали своё предательство. Через полтора часа - ещё два билета, второй раз - тёмный зал и слова с экрана: паре - взлёт, форсаж, сверхзвук, катапульта.
На следующее утро - заявление в приёмную комиссию: «Просим отчислить в связи с переводом документов в военное училище». Ещё через час мы с другом неслись на вокзал, в наших головах всё громче звучали слова из вчерашнего фильма, и наши лица обдувал ветер сверхзвуковых скоростей.
Крутится цветной калейдоскоп дней и ночей. Утратили таинственность новые слова из фильма. Они стали обозначать вполне прозаические действия и понятия. Нажата гашетка на рычаге газа - вздрагивает длинное тело-веретено истребителя, толкает в спину катапультное кресло, вырывается из реактивного сопла длинный язык пламени.
- Есть форсаж - говорит по радио руководитель полётов.
Полёт на потолок. Сегодня я должен научиться выходить на максимально возможную высоту, на ту, которая называется этим не авиационным словом - потолок. Это - где-то там, где крылья перестают держать самолёт, где двигателю уже не будет хватать кислорода и откуда, как пишут в книгах, днём видны звёзды.
Прежде всего надо выйти на высоту разгона, которая называется тропопаузой. Здесь - граница стратосферы, страшный холод, что-то около минус шестидесяти. Но именно поэтому здесь хорошо тянет двигатель, разреженный воздух меньше сопротивляется рвущемуся вперёд истребителю. Шипит за спиной огромная паяльная лампа форсажа, стрелка указателя Махов упёрлась в единицу и стоит, не в силах преодолеть эту тонкую белую черту. Помогаю ей, опустив нос самолёта ниже горизонта и теряя примерно километр высоты. Вот стрелка, немного подумав, дёрнулась и двинулась дальше. Сверхзвук. Теперь - снова вверх, отталкиваясь от плотных слоёв атмосферы и продолжая разгон.
Я знаю, что к цели приведёт единственно возможная восходящая траектория. Там, почти в пустоте, она изогнётся и обрушится с огромной высоты вниз, где плотные струи снова подопрут крылья, успокоится и отдохнёт двигатель и я открою прозрачный щиток своего гермошлема. Но сейчас - вверх и только вверх. Шелестит кислород в клапанах гермошлёма, как живая, движется назад, к началу шкалы, стрелка топливомера. Истребитель, задрав выше дуги горизонта свой острый нос, медленно всплывает под бархатным куполом стратосферы. Но где же звёзды, о которых писал известный лётчик-испытатель? Нет звёзд.
Некогда огорчаться, некогда их искать. Топливомер, этот главный прибор сверхзвука, выносит безжалостный приговор красотам больших высот. Отключен форсаж, торможение, привязные ремни теперь уже спереди дружески поддерживают плечи. Но не просто отпускает стратосфера. Возвращение с высоты возможно только в узком коридоре, границы которого обозначены двумя стрелками на приборе скорости. Одна, длинная и узкая, показывает мне, как быстро движется мой самолёт относительно окружающего воздуха. Она говорит: - не снижайся так быстро, иначе ты окажешься слишком низко на сверхзвуковой скорости. Ударная волна пройдёт по земле, пострадают люди, посыпятся стёкла из окон.
Другая, короткая и широкая, напоминает: - осторожнее, ты ещё слишком высоко. Воздух разрежен, он плохо держит самолёт. Не совершай резких маневров, это опасно.
Интересно, а знает кто - нибудь на земле, что в моём самолёте два указателя скорости ? Причём один из них сейчас показывает скорость в тысячу восемьсот километров в час, а другой - всего шестьсот. Автолюбитель, случайно поднявший глаза к небу, мог бы свихнуться от такой незадачи.
Четыре тысячи метров. Можно открыть прозрачный щиток гермошлема и вдохнуть воздух кабины.
Миниатюры
Нажмите на картинку для увеличения Название: фото-11.jpg Просмотров: 8 Размер: 98.5 Кбайт
Рапорт начинался весьма убедительными словами, возражать против которых, как мне казалось, было невозможно.
«Хочу быть грамотным, профессиональным летчиком, приносить Родине максимальную пользу ...»- и так далее. Мою подпись обнадеживающе подпирали положительные резолюции командиров эскадрильи, полка и соединения: «...считаем достойным направления в школу летчиков-испытателей ...».
А в верхнем углу листа, наискосок, крупным жёстким почерком - до слёз простое и конкретное реэюме: «Хочет быть грамотным - направить в академию. Батицкий».
Да, это была личная подпись Главкома Войск противовоздушной обороны страны, грозного и непреклонного маршала Батицкого. С этим уже ничего нельзя было поделать. Ни у кого из командиров, направлявших меня в школу летчиков-испытателей, не могла возникнуть даже мысль о том, чтобы отстаивать свою собственную резолюцию.
Я вспомнил разговор с начальником школы испытателей Министерства авиационной промышленности СССР, Львом Фоменко, после заключительного собеседования.
- Мы принимаем тебя в школу - сказал он. - Ты нам подходишь. Я готов вписать в списки школы твою фамилию.. Но, старший лейтенант, я не готов к одному - воевать за тебя с вашим Батицким.. Ты должен уволиться из армии, и тебе предстоит пройти этот путь самому. Желаю удачи.
Не мог понять двадцатипятитилетний старший лейтенант истребительной авиации ПВО, почему в семидесятых годах двадцатого века его судьбу секундным росчерком пера смог изменить престарелый маршал. Почему известные, уважаемые люди не пожелали сказать ни слова в поддержку человека, которого они сами только что приняли в единственное в стране учебное заведение.
Спустя годы я узнал, что именно маршал Батицкий, исполняя приговор суда, пустил пулю в лоб Берии в подвале штаба Московского округа ПВО, которым в то время командовал. Что на проводимых им учениях многозвездные генералы не знали, удастся ли сохранить к концу дня свою должность и звание. Что, уже находясь в отставке, на пенсии, бесстрашный Батицкий во главе собранного им отряда маршалов-отставников являлся в кабинет министра обороны и прямо заявлял о его ошибках и плохой работе его ведомства.
Итак, авторитет главкома непререкаем, его мнение - правильно, его решение - закон, учеба в командной академии ВВС вместо школы испытателей - неизбежна.
Самые стойкие воспоминания от трех лет академической жизни, кроме учебы - коридор и парады на Красной площади.
Академическое общежитие, или авианосец «Энтерпрайз», как прозвали этот четырёхэтажный дом слушатели, как будто специально предназначалось для закалки характеров и воли будущих командиров. Четырнадцать комнат на этаже, по одиннадцати квадратных метров каждая, с выходом в общий коридор. В комнате - семья с двумя, как правило, детьми. Двадцать восемь детей в возрасте от трех до восьми лет. На кухне - три газовых плиты. Одна ванна. «Двухместный» туалет. Узкий длинный коридор с дощатым полом - замечательный полигон для гонок на велосипедах, санках, машинках и т.д. и т. п. Грохот. писк, плач и смех четырнадцать часов в сутки, с перерывом на обед и ужин. Приготовление еды - проблема для жен, которую они, четырнадцать молодых женщин, вопреки правилам арифметики успешно решают на трех плитках.
За два-три месяца до выпуска из академии очередного курса коридор превращается в горное ущелье. Выпускники , собравшиеся ехать в отдаленные, иногда у черта на куличках, гарнизоны, покупают в Москве мебель, холодильники, стиральные машины. Всё это умело нагромождается вдоль коридорных стен до потолка Академическое начальство раз в год, перед выпуском, прибывает в «Энтерпрайз» для наведения порядка и обеспечения пожарной безопасности. Следует категорический приказ: всё убрать. Но история академии не знает случаев, чтобы дружный коридор был побежден начальством.
Подготовка к ежегодному ноябрьскому параду на Красной площади - отдушина в напряженной учебе, но, одновременно, большая физическая нагрузка. Начиналась она за два месяца до праздника. Первым делом тщательно подбирались по росту шеренги, по двадцать человек в каждой. Шеренг сорок, две «коробочки». Затем - массовый пошив новых шинелей, брюк, замена ботинок и фуражек. Любой элемент обмундирования менялся на новый при малейших признаках износа.
Строевая подготовка - по нескольку часов ежедневно, на бетонной полосе монинского аэродрома. Заключительные сводные репетиции всего парадного расчета и боевой техники проходили на поле центрального аэродрома Москвы, старинной Ходынки. Этими репетициями руководил сам Министр обороны, тщательно разбирая с командирами парадных частей каждый элемент.
Запомнился парад 7 ноября 1974 года. Войска заняли исходные позиции; академия ВВС - самую интересную, точно напротив ГУМа, перед мавзолеем Ленина. Интересна позиция была тем, что с неё было хорошо видно и, благодаря чувствительным микрофонам, слышно всё, что происходило на трибуне мавзолея.
Министр Гречко читал свою речь. Когда он взялся за Китай и его антисоветскую политику, на трибуне для гостей обозначилось какое-то движение. Косыгин подтолкнул локтем Брежнева -Смотри, китайцы, китайцы- явственно послышался из динамиков его голос. Глаза неподвижно стоящих участников парада устремились на гостевую трибуну.
Два рослых, упитанных китайца в длинных зеленых пальто военного покроя, с меховыми воротниками, активно пробирались сквозь ряды гостей явно в направлении телекамер. У самой кромки площади путь им преградил дежурный офицер с красной повязкой на рукаве. Брежнев , Косыгин и Громыко, повернув головы, наблюдали сверху за развитием событий. Гречко продолжал читать.
Маневры китайцев по обходу офицера и дальнейшему перемещению к объективам телекамер оказались безуспешными. Офицер сделал почти незаметное резкое движение. Первый китаец споткнулся, второй вынужден был поддержать его. Они повернули направо и через минуту скрылись в воротах Спасской башни.
Телезрители заметили только, что какое-то время руководители партии и государства одновременно смотрели направо и вниз.
-Ну вот, как в сорок первом, с Красной площади и на фронт - мрачно и тихо пошутил кто-то.
Окончена академия. Прозвучал приказ о назначении для дальнейшего прохождения службы. Отправился с Казанского вокзала столицы поезд, увозя выпускника к новой должности с интригующим, но не совсем понятным названием: лётчик - исследователь тактики воздушного боя истребителей ПВО.
По умолчанию
Стучат колёса, угадываются за ночным окном леса и торфяники восточного Подмосковья, спят на узких полках жена и два маленьких сына. Не спится капитану авиации ПВО. Не даёт покоя одна мысль: а что я умею? Какой из меня исследователь - испытатель? Академия? Да. С отличием. Неплохой набор теоретических знаний о том, как командовать авиационной частью, как принимать грамотные решения в боевой обстановке, как громить врага на карте:: Теоретических.
Что же было до этого ?
Боже, кто придумал начинать полёты в такую рань!
Трясётся на стыках узкой бетонной дороги военный тягач «Урал», трясутся на жёстких скамейках вдоль кузова, накрытого брезентовым тентом, сонные пока лётчики третьей эскадрильи. Прохладно.
Впереди, у самой кабины, жалуется кому-то старый - 36 лет - командир звена Ким Петрович Фёдоров:
Ещё более старый по лейтенантским меркам - 38 лет - замкомэска Виктор Фадеев, мудрый, умелый лётчик и балагур, сидя в другом конце кузова и услышав жалобы Кима, заводит с соседом громкий разговор.
Грохнул форсажом по верхушкам сосен трубообразный Су - одиннадцатый. Нехотя стронулся с места, всё быстрее побежал по серой полосе, задрал к небу свой длинный нос и ушел куда-то на маршрут. Ким полетел обозначать цель.
Вырулившая за ним пара замерла в начале полосы на несколько секунд. Потом синхронно загрохотала на максимале. Заложило уши у высыпавших на рулёжку лейтенантов. Вылетели из огромных сопел и запульсировали в утреннем воздухе десятиметровые хвосты форсажного фиолетового пламени. Сосны снова дрогнули от двойного пушечного раската. Сушки слегка опустили к бетону свои носы, принюхались и дружно понеслись по следу. Догонят Кима, точно - догонят.
А мне пора одевать свой ЗШ. Сегодня волнующий и долгожданный день. Сегодня - первый полёт на 'длинной' спарке. Спарка Су-девятая получила прозвище 'длинная' неспроста. И без того длинный веретенообразный боевой Су-девять ещё удлинили за счёт размещения задней, инструкторской кабины.
Да, я её изучил. Да, проведены десятки тренажей в кабине; я, вначале потрясенный безмерным количеством приборов, переключателей, рычажков и АЗС-ов, уже спокоен на этот счёт. С закрытыми глазами - пожалуйста ! Действия в особых случаях - нет проблем! На земле.
Закрыт фонарь, запущен двигатель. Включено, нажато, проверено, осмотрено.
Куда-а !
Несмотря на полностью данную ногу и зажатый рычаг тормоза, длинное чудовище прёт прямо на курилку, расположенную на противоположной стороне стоянки. Бдительные и опытные курильщики мгновенно разбегаются в разные стороны.
-Отсекай ! - чуть громче, чем прежде, слышится по СПУ.
Отсёк. То есть нажал рычажок на РУДе - секторе газа и дёрнул РУД назад. Двигатель, обиженно затихая, встал. Курильщики совершенно спокойно и заученно уже собрались слева и справа возле носа спарки и дружно упёрлись в него руками.
- Раз-два ! - командует инженер эскадрильи. Медленно ползём назад. Ни живой, ни мёртвый лейтенант ждёт, когда подставят стремянку, высадят его из кабины и погонят с аэродрома навсегда.
Вот она, белая осевая полоса. Куда поведёт ?
Ревём, дрожим на максимале. Ручка управления взята на себя до упора.
-Включай форсаж-
Включаю. Ощутимый толчок в спину. Отпущен тормоз. Инструктор несколько раз мелко подрабатывает педалями, обеспечивая прямолинейное начало движения.
Ох, вот это понесло !
Скорость 210. Нос спарки начинает подниматься. Надо плавно и совсем немного отдать ручку от себя как раз в тот момент, когда нос поднимется до взлётного положения.
390. Прекратилась тряска - мы в воздухе.
-Шасси!
Убираю.
- Тяни, тяни ручку - требует инструктор. Куда же тянуть, когда впереди вижу только небо ?
- Тяни, скорость растёт !
Да где же он, этот прибор скорости ?! Я же его - с закрытыми глазами:.Ладно, потом найду. Тянуть надо, раз командир говорит.
Пилотажная зона. Огромный куб воздушного пространства размером примерно тридцать на тридцать километров. И вверх от земли - ещё на десять.
Господи, какой же он маленький ! Как удержать в его границах это стремящееся только вперёд серебристое бревно ? Первое впечатление от спарки - именно бревно, но плавающее в воде и постоянно норовящее перевернуться. Крылышек-то треугольных почти нету ! Вираж, который предложил сделать инструктор, почему-то похож на свёрнутую в кольцо огромную синусоиду с амплитудой по сто метров вверх - вниз. Выгонят, вы-го-нят из авиации!
-Слушай, как ты её удерживаешь ? - интересуются сзади.
Заход на посадку. Надо выйти на дальний привод - четыре километра от торца полосы - на высоте четыреста метров. При этом я уже знаю: на этих высотах и углах атаки приёмник воздушного давления начинает безбожно врать. Если пройти над полосой на большой скорости и высоте метров двадцать, высотомер покажет 'минус' двести метров. Так что истинная высота прохода дальнего привода намного больше. Но твёрдая установка инструктора: ниже четырёхсот по прибору - ни метра. Можно и не сесть.
Вежливая, почти ласковая просьба инструктора:
Знаю, предупреждён. Особенность спарки - из задней кабины прямо вперёд не видно ничего. То есть абсолютно ничего ! Только влево - вправо. Когда окажемся над полосой и инструктор увидит её левый край - он посадит. А сейчас, как можно раньше, надо выйти на посадочный курс и встать точно по осевой линии ВПП. Мне поручили. Попробуем:
На глиссаде снижения держать заданные обороты двигателя - дело архиважное, почти святое. На два процента больше - растёт и без того громадная скорость. На пять процентов меньше - откроются так называемые ленты перепуска воздуха в компрессоре двигателя. Тяга упадёт скачком. А вместе с ней - и мы. Согласовать все факторы: скорость, тяга двигателя и заданный угол снижения, помогает лучший друг лётчика на самолётах 'Су' - торчащая вперёд длинная штанга приёмника воздушных давлений, ПВД.
Над дальним инструктор говорит:
Кладём треть длины штанги на начало полосы. Гремим вниз.
- Середину ПВД на торец !
Есть.
Ближний привод. Скорость 410. До торца полосы - ровно километр, около семи - восьми секунд.
Полоса летит навстречу, увеличиваясь в размерах с пугающей скоростью.
- Поддержи ! -
Ой! Да не может быть : Глаза на секунду предательски закрылись! Смотреть!
Бум-м-м : - делает спарка колёсами об бетон, мелко сотрясаясь.
- Отлично! - возглас из задней кабины.
Неуместно - пугающая лихорадочная мысль: если это «отлично», то как же тогда будет «хорошо»?!
- Держи, держи нос в посадочном положении -
Пытаюсь. Тормозим, пока об воздух, всей нижней поверхностью фюзеляжа и крыла, высоко задрав кверху нос.
Скорость 200. Опустить нос.
- Парашют!
Дёргаю переключатель выпуска парашюта вверх-вниз. Повисаем на секунду на ремнях. Есть парашют. И не оборвался. Полосы должно хватить.
Миниатюры
Нажмите на картинку для увеличения Название: су-11_2.jpg Просмотров: 17 Размер: 77.4 Кбайт
Посадка на истребителе-перехватчике Су-11 днём - непростая задача. Три главных, усложняющих её фактора: скорость 400 км/час, высоко задранный к небу, закрывающий собой ВПП длинный и массивный нос и никудышняя приёмистость двигателя. В случае ошибки решение об уходе на второй круг должно быть принято над дальним приводом, за четыре километра до полосы.
Мой первый командир капитан Андреев, замечательный лётчик, имевший превосходную лётную подготовку и летавший на этой машине уже пять лет, как-то задумчиво обронил фразу:
Вооруженный этими ободряющими знаниями, но вполне достаточно подготовленный на 'длинной' спарке, я готовился к первому самостоятельному полёту ночью. Немного смущало одно обстоятельство - другое направление старта. Всю вывозную программу, так получилось, отлетал с курсом взлёта 200 градусов. А сегодня сменился ветер и взлетать-садиться придётся с курсом 20. Днём - нет разницы. Ночью - есть. Посадочные прожектора установлены не справа от ВПП, а слева. Если справа - при приближении к бетонке возникает контрастная тень самолёта как раз в том месте, куда на посадке смотрит лётчик. Впереди-слева. Тень, по мере твоего снижения, приближается к тебе и ты, при некотором опыте, по скорости её приближения и расстоянию до неё вполне можешь корректировать свои действия. Колёса чёрного самолёта-тени и колёса твоего самолёта встречаются точно в момент касания бетона. Шпаргалка.
Когда прожектора слева - тени не видишь.
Ночной взлёт - красота ! Чёткие линии огней ВПП слева и справа облегчают задачу выдерживания направления. Красная поперечная пунктирная полоска далеко впереди - искусственный горизонт - помогает точно держать угол подъёма носа на разбеге.
Взлетел!
Дальше всё должно идти, как обычно. Набрать высоту полёта по кругу - 800 метров. Сейчас надо отключить форсаж, скорость достаточная, 600.
Неожиданно исчезает ровная чернота ночи и всё вокруг озаряется пульсирующим оранжевым светом. Что за чёрт!
Да это же облака, облака на высоте 400 метров! И откуда пришли ? А свет откуда? Понятно. Форсаж подсветил облако изнутри. Ничего страшного.
Отключаем форсаж, снижаемся под облака. В облаках ночью меня ещё не учили. Вот и не будем экспериментировать.
По мере приближения момента захода на посадку смутно начинает звучать вопрос: а как пройти дальний на высоте 400 метров, находясь на глиссаде снижения, если у меня сейчас ровно 400 метров в горизонтальном полёте? Не задача для опытного лётчика. Для меня - задача. Ладно, видно будет.
Дальний привод проходим в горизонтальном полёте. Всё спасительно освещённое пятно аэродрома накрыто носом. Ничего, выдерживаем курс и ждём «пик-пик-пик» радиомаркера в наушниках. Это и будет означать проход дальнего. Есть маркер ! Теперь установить угол снижения и обороты. Если и то, и другое сделано правильно, стрелка указателя скорости сама подойдёт к нужной цифре.
Установил.
Не подходит! Велика, велика скорость! Да что же это такое: Нельзя дальше убирать обороты. Откроются перепускные клапаны в компрессоре, откроются створки реактивного сопла, резко упадёт тяга. Матчасть знаем, учили. А что делать сейчас - не знаем. Останавливаемся на слабо-утешительном выводе: что-то не так с указателем скорости - и выдерживаем необходимый угол снижения и направление. Вон она, полоса, вон уже горят прожекторы - только туда!
Огромная железяка, обычно с охотой падающая на бетон ВПП, не садится. Летит на высоте одного метра. Запоздалая правильная мысль: прибор-то скорости в порядке:
Ждём, не дёргаемся. Промелькнуло освещённое прожекторами (а тени-то нету!) пятно полосы. Темень какая ! Касание, наконец. Спокойный, даже слишком, голос руководителя полётов:
Рука давно на тумблере выпуска. Да уж, не хватало оборвать тормозной парашют: Нет, не оборвался. Бежим между огоньками. Тормоза как-то слабовато: Отсекаем двигатель.
Затрясло. Ну, понятно. Аэродром не бесконечный. Жаль, огоньки закончились. Мгновенное резкое замедление - и дальше. Что это было ? АТУ ? Автоматическая тормозная установка ? Эта громадная сверхпрочная сеть, поднимающаяся по команде руководителя полётов. Значит, порвал. Что там за ней? Речка Шлина.
Остановился, наконец. Ещё одна правильная, несколько запоздалая мысль:
Фару-то включи !
Включаю. Фара ярко вспыхивает под крылом, затем медленно поворачивается вперёд, по-полёту. Вместо крутого бережка Шлины вижу в двадцати метрах перед собой ячейки сетки, напоминающей огромную волейбольную. АТУ! Не добежал, слава богу. А что же меня так тормознуло?
Ох, как не хочется вылезать из кабины и слушать, что сейчас тебе будут говорить многочисленные свидетели этой посадки, уже спешащие к самолёту. И сам знаю.
На следующий день, на разборе полётов, пожилой подполковник, командир радиотехнического батальона, бил себя кулаком в грудь и громко кричал:
Это означало, что мы с Су-одиннадцатым порвали тридцатидвухжильный кабель, заботливо провешенный подполковником на метровых столбиках между его объектами.
А ты не вешай кабель на дороге у лейтенанта !
Руководитель полётов. Опытный лётчик или бывший опытный лётчик. Три стеклянных стены на втором этаже одинокого домика, стартового командного пункта, расположенного, как правило, у самого начала ВПП. Несколько радиостанций, настроенных на разные каналы связи и что-то постоянно говорящие одновременно. Микрофон в руке, плановая таблица на столике и толстый красный карандаш рядом с ней.
Солнце уже начинает припекать сквозь стёкла, постепенно раскаляя воздух внутри СКП. Постоянно и почти бесполезно молотит воздух резиновый вентилятор перед лицом.
-Я три полсотни четвёртый. Разрешите запуск - говорит один из динамиков.
Взгляд в плановую таблицу, на часы.
- Запуск разрешаю - и вертикальную красную палочку рядом со значком на плановой рисует красный карандаш. Сейчас три полсотни четвёртый запросит вырулить, потом, встав на несколько секунд перед взлётной и осмотревшись, попросится на взлётную. Он-то осмотрелся, но у нас свои правила. Смотрим вправо, в направлении дальнего привода. Никого на глиссаде. Влево - полоса свободна. Разрешаем три полсотни четвёртому на взлётную.
Встал по осевой. Работает в кабине, выпускает закрылки во взлётное положение, шевелит рулями. А мы тоже не теряем времени, смотрим. Так, закрылки вышли. Внешне - да вроде бы всё в порядке. Вывел обороты на максимал, просит взлёт. Разрешаем взлёт. Стронулся с места, ударило по стёклам, дрогнул домик СКП. Есть форсаж ! Видим пламя. Обычное, нормальное, как и должно быть. Ускорение нормальное, направление держит, вот поднял нос и зафиксировал угол. Оторвался, пошли стойки шасси, устойчивый отход от земли. Сопровождаем взглядом несколько секунд, затем пририсовываем сверху к палочке в плановой таблице загогулинку. Получилась буква 'Р'. Значит - взлетел.
А вот просятся на посадку. Разрешаем. Руководитель системы посадки, сидящий перед своими экранами в темноте радиолокационной кабины у центра полосы, сообщает по громкой связи:
- На курсе, на глиссаде-
Так, молодой заходит. Цепляем его взглядом над дальним приводом. Солдатик, имеющий мало кому известную должность 'Наблюдающий за шасси', прильнул к стереотрубе. Рассмотрел, громко докладывает:
- Шасси, закрылки выпущены -
Неважно, что там, в кабине истребителя, ярко горят три зелёных лампочки. Так надёжнее: стереотруба, в отличие от многочисленных самолётных электрических контактиков, кранов, переключателей не обманет.
- Пониже - говорит РП, давно пристрелявшийся взглядом к только ему известным ориентирам и безошибочно определяющий точность выдерживания лётчиком глиссады снижения. Выполняет, молодец.
- На оборотах ! - вновь подсказывает он лётчику, заметив, что нос самолёта приподнят чуть выше обычного. Раз он на глиссаде, а угол атаки больше обычного, значит - маловата скорость. Уговорил. Выход на торец полосы - нормально, подбирает ручку на себя, касание. Лёгкий синий дымок из под резины колёс; бежит, удерживая нос в посадочном положении. Опустил, тормозит. Вышел парашют.
- Освободил - короткий доклад лётчика. Видим, видим. Можно отцепить от него взгляд, поставить вторую загогулину пониже напротив позывного в плановой. Получилась буква 'В'. Выполнено.
- На взлётную - просится следующий, стоящий на рулёжке перед ВПП.
И так - восемь часов подряд.
Кто-то топает по винтовой лестнице, поднимаясь к руководителю полётов. Командир полка. Ему можно. Остальным сюда запрещено. Сидим, работаем. На СКП не вскакивают при появлении начальства и даже не поворачивают в его сторону головы. Однако командир не один. Мужичок небольшого роста, весь увешанный какими-то странными кожаными сумками, коробочками, фотоаппаратами.
- Корреспондент из окружной газеты - представляет мужичка командир.
- Должен сделать несколько снимков. Я разрешаю -.
Корреспондент объясняет руководителю, какую позицию он намерен занять на грунтовой запасной полосе для эффектного снимка. А звено истребителей, находящееся сейчас в воздухе, должно пройти над запасной полосой прямо над ним. Он только щёлкнет - и всё. Командир кивает руководителю. Это можно.
Через пять минут корреспондент, удобно устроившийся на травке запасной полосы, машет руководителю рукой. Готов.
- Один ноль второй - вызывает на связь РП ведущего звена, заместителя командира полка подполковника Аникина.
- Пройдёшь над запасной полосой для газеты -
Аникин всё понял и выводит свою четвёрку в створ полосы. Справа, над соснами, появляются четыре чёрные точки. В одно мгновение они превращаются в четыре серебристых трубы, промелькнувшие чуть выше крыши СКП. С запозданием рявкнул разорванный звеном воздух, четыре чёрные точки скрылись за лесом слева.
Корреспондент бегом направляется к СКП, размахивая руками.
-Ну чего ему ? - спрашивает РП у помощника. Тот спускается вниз и через минуту возвращается.
- Говорит - высоковато прошли. Просит ещё раз -
- Один ноль второй, ещё заход. Пониже. Как понял ?-
Аникин понял и заводит звено повторно. Корреспондент возвращается на место и навостряет свой длинный объектив.
Четыре точки появляются на курсе прямо над верхушками сосен. РП спокоен. Лётчики этого полка участвовали в знаменитом параде 1967 года в Москве и что-что, а проходы группой на малой высоте были для них обыкновенным делом.
Странное ощущение возникает, когда смотришь на приближающуюся к тебе группу 'Сушек' на предельно малой высоте. Во-первых, они не умеют летать медленно. Нормальная скорость такого полёта - 800 - 900 километров в час. Во-вторых, глядя на фантастическое, нереально быстрое превращение точек в огромные круглые дыры воздухозаборников, понимаешь: что-то не так.
Звук. Отсутствие звука ! Перед самолётами катится вал давящей тишины, заставляющей тихонько втянуть голову в плечи. И только когда звено каким-то размазанным, как на фотоплёнке, клином мелькнёт над стоянкой, капонирами и замершими от восторга зрителями, грохнет так, что секунду - другую чувствуешь себя маленьким беззащитным муравьём. Это не сверхзвуковой удар, скорость намного меньше, чем нужно для сверхзвука, но почему и как возникает этот эффект, не знаю до сих пор.
Аникин понял всё правильно. После ближнего привода звено ещё чуть прижалось к земле и РП теперь смотрел на группу с уровня своего второго этажа, не поднимая головы. Тишина - удар - свист - чёрные точки растворяются в небе слева, уходя вверх.
- А-а: где корреспондент ? - спрашивает помошник. Все встревожено смотрят на запасную полосу. Наконец из невысокой травы поднимается сначала голова, затем медленно показывается вся фигура. Корреспондент долго смотрит вслед растаявшему звену, держа в опущенных руках бесполезный фотоаппарат.
- Ещё заход ? - по деловому интересуется по радио Аникин.
- Достаточно - спокойно говорит РП и переводит взгляд на заходящий на посадку самолёт.
Ну не любят на аэродромах фотографироваться во время полётов !
Пожалуй, самая тяжелая должность в авиации - командир авиационного полка. Перечислять всё то, за что командир несёт ответственность, наверное, бессмысленно. Проще будет сказать: за всё. Заметно усложняют непростую командирскую жизнь множественные 'сопутствующие' факторы : сон всего 4-5 часов в сутки, бесчисленные комиссии и поочередные проверяющие из пяти - шести вышестоящих штабов, общественные гарнизонные организации вроде шумно-слезливого женсовета, активистки которого постоянно дежурят на маршрутах передвижения командира. Организация и проведение лётной смены требуют воли и выдержки. Но это - цветочки по сравнению с моментом, когда в гарнизоне освобождается квартира и в неё надо вселить кого-то из очередников. Или когда в гарнизонный военторг раз в пол года завозят для продажи холодильник.
- Лейтенанты ! - ворвался в лётную комнату третьей эскадрильи дежурный по части.
- Бегом к телефону. Все. Командир полка ждёт. -
Для чего к одной телефонной трубке командир требует сразу пятерых лейтенантов, не очень понятно. Переглядываясь и припоминая по пути к комнате дежурного свои возможные промахи, оказываемся рядом с армейским штабным аппаратом. Дежурный, схватив трубку и доложив командиру о нашем прибытии, что-то выслушивает и задаёт неожиданный вопрос:
- У кого из вас самый маленький ребёнок ? -
Оказалось, у меня.
- Держи - отдаёт мне трубку дежурный.
- Слушай внимательно - раздаётся в трубке голос командира полка.
- Я нахожусь в военторге. Привезли холодильник. Здесь весь женсовет и больше получаса мне не продержаться. Где хочешь бери деньги и мигом сюда !
Трубку на том конце провода положили.
Шапка по кругу - и деньги мгновенно собраны. Два километра лесной дороги от аэродрома до гарнизона для лейтенанта не расстояние. В магазин военторга страшно войти: толпа не слишком доброжелательно настроенных претенденток (мужья на службе) встречает у дверей. В торговом зале вспотевший командир полка полковник Бабаскин в десятый, похоже, раз, разъясняет своё решение наседающим членам женсовета. Стараясь не ввязываться в перепалку, выполняю решение командира. Плачу деньги и с помощью водителя командирского 'уазика' побыстрее вытаскиваю из магазина злосчастный холодильник. Излишне говорить, что впоследствии камеры этого холодильника всегда были забиты продуктами всех соседей по лестничной площадке.
О командире полка полковнике Бабаскине ходили слухи, что он имел всего-навсего восьмиклассное среднее образование. В полку только несколько молодых лётчиков-выпускников прошлых лет имели высшее образование. Мы, пятеро лейтенантов образца 1970 года, небезосновательно гордились своими синими ромбиками на груди. И вдруг - всего восемь классов у командира полка ! Как же так:
В первом самостоятельном полёте на Су-одиннадцатом я забыл выпустить тормозные щитки на планировании. Результат - перелёт метров сто пятьдесят. Хорошо, хватило остатка полосы для торможения. Методика посадки с выпущенными воздушными тормозами была изобретена именно в этом полку неспроста. Слишком большое время приёмистости двигателя значительно усложняло исправление расчёта на посадку. Лётчики придумали весьма изящное техническое решение. Планирование на посадку осуществлялось на повышенных оборотах, а избыток тяги компенсировался выпуском тормозных щитков. При необходимости ухода на второй круг с малой высоты щитки быстро убирались, а обороты двигателя оставалось увеличить до максимальных на совсем небольшую величину. Задача успешно решалась.
И вот - щитки не выпущены, как результат - скорость слишком велика, неопасный, но некрасивый перелёт терзает лейтенантское самолюбие. А ставит оценку за первый самостоятельный и допускает к дальнейшим полётам на боевом самолёте командир полка.
Лётную книжку в руки, воздуха в грудь - и через порог командирского кабинета.
- Ну что, лейтенант, понравился самолёт ? - в ответ на 'Разрешите, товарищ полковник' спрашивает командир.
- Так точно, понравился. Хороший самолёт-
Вот сейчас он и скажет: а чего же ты на таком хорошем самолёте:
- Молодец. Хорошо слетал. Давай сюда лётную книжку-
Неужели про перелёт в целых сто пятьдесят метров командиру не доложили ?
- Насчёт перелёта. Ты знаешь, почему перелетел ?-
- Знаю, товарищ командир. Щитки забыл выпустить -
- А почему забыл, знаешь ?
Вот оно.
- Ну-ка, открой инструкцию лётчику - продолжает командир.
Беру протянутую мне командиром инструкцию и, теряясь в догадках по поводу того, в чём именно командир усмотрел мою безграмотность, открываю раздел 'Посадка'.
- Читай вслух - требует Бабаскин.
Читаю весь раздел.
- Насчёт щитков что-нибудь написано ? - улыбаясь, спрашивает командир.
- Нет, не написано -
- Вот и причина. Ты готовился к полёту по инструкции и в воздухе всё сделал абсолютно правильно. Методику посадки со щитками мы придумали сами. Помогает. Так что в другой раз не забывай. И иди, иди летай -
Годы спустя, становясь старше и опытнее, я всё отчётливее понимал: никакой ВУЗ не в состоянии подготовить такого психолога, каким был на своём месте полковник Бабаскин с его неполным средним.
Выполнены необходимые упражнения Курса боевой подготовки, перехвачено и атаковано требуемое количество условных воздушных целей. И вот оно, долгожданное и тревожно-волнующее слово: боевые стрельбы. Стрельбы - слово, прочно укоренившееся из прежнего лексикона. Стрелять на Су-одиннадцатом не из чего. Ни пушек, ни пулемётов. Самолёт вооружен двумя управляемыми ракетами 'воздух-воздух', одна из которых -
с радиолокационной, вторая - с инфракрасной головками самонаведения. Вот их-то и предстоит пустить на далёком полигоне Красноводск по радиоуправляемой мишени. Значит - готовим карты и инженерно-штурманский расчёт полёта на полигон.
Откроешь фонарь кабины - оказываешься в самой настоящей, только очень большой духовке Кара-Кумов. Закроешь - оказываешься в микроволновке кабины, дополнительно подогреваемой зависшим прямо над головой Солнцем. Плюс сорок - в тени, плюс пятьдесят пять - на солнце, а в кабине плюс все: впрочем, это секретная информация. Дотрагиваться до металлических частей самолёта без перчаток нельзя. Неметаллических частей - только две: лётчик, упакованный в привязную систему и ожидающий команды на запуск и техник самолёта, торчащий рядом на стремянке и, кажется, слегка дымящийся под красноводским солнцем. И вот, наконец, долгожданное: 'Запуск !'. Это значит, мишень благополучно стартовала и идёт по своему маршруту.
На работу по одной мишени взлетаем вчетвером. Изобретена хитрая система экономии дорогостоящих радиоуправляемых мишеней, позволяющая, тем не менее, всем четверым отработать по одной и той же мишени. Система заключалась в том, что первые три лётчика группы поочерёдно выходили на боевой курс, с помощью радиолокационного прицела обнаруживали мишень, выполняли необходимые действия, маневры и прицеливание и пускали ракеты. Но сразу после схода ракет с подкрыльевых пилонов надо было выключить излучение бортового радиолокатора. Ракета 'слепла' и улетала прямо по курсу, куда-то в залив Кара-Богаз-Гол, а мишень благополучно продолжала свой полёт. И волки сыты, и овцы целы. И только четвёртый, замыкающий лётчик не выключал излучение и его ракета находила и добивала мишень. На качестве боевой подготовки эта система никак не отражалась, ибо успешно стартовавшая с твоего самолёта ракета подтверждала: в реальной обстановке ты всё сделал правильно.
Для группы существовало только одно ограничение: пока по мишени работал впереди летящий лётчик, следующий за ним не имел права включать излучение своего прицела. Иначе радиолокаторы истребителей начинали мешать друг другу, внося взаимные помехи. Конечно, это ограничение действовало только в мирное время, на учебных стрельбах. В реальном бою на всех самолётах должны были вводиться в действие специальные закодированные частоты, исключающие взаимное влияние, которые так и назывались: частоты военного времени.
В этой группе я летел первым.
Четвёрка 'сушек' вытянулась друг за другом в белёсом, выгоревшем небе Кара-Кумов, на дистанциях примерно в десять километров между самолётами. Где-то впереди напрасно пыталась оторваться от нас по направлению к центру Кара-Богаза красная, завывающая своим пульсирующим реактивным двигателем мишень. Но я уже видел её на экране своего прицела. Штурман наведения знал своё дело, и мне оставалось только сблизиться с целью на дальность пуска ракет. Сделать это надо было побыстрее, чтобы остальным хватило времени отработать до границы полигона. Надо - значит сделаем.
Странное спокойствие охватывает в такую минуту. Странное, потому что напряжение от буквально ювелирной работы достигает максимума. Ты не отрываешься от слабо мерцающей на экране точки, неуклонно приближающейся к нужной отметке. Ты мельчайшими движениями ручки управления и педалей удерживаешь оптимальную траекторию движения самолёта, аккуратно вводя отметку цели в заданную зону. Показания приборов выхватываются взглядом буквально за доли секунды - и снова в прицел. Ты вслушиваешься в радиоэфир, выделяя из множества голосов и слов адресованные только тебе. И в то же время подсознание гасит все эмоции, замещая их уверенной бойцовской злостью: всё идёт отлично - я всё это умею - я всё это сделаю !
А вот и первый сюрприз. Так старательно выстроенная на экране прицела картинка вдруг мгновенно рассыпалась, в секунду превратившись в набор бессмысленных символов. Время, время ! Вновь - маневром самолёта отметку цели в центр, левой рукой вращаем рукоятку на секторе газа, накладывая зону захвата прицела на цель, кнопка захвата - секунда - есть захват ! Вспыхивают лампочки 'ПР'. Пуск разрешён !
Что творит электронное прицельное кольцо ? Резкий бросок вниз, зигзаг по всему экрану: Нельзя пускать ракеты !
Беспилотная и неразумная мишень не способна на такие маневры. Значит - ложный захват. Кого хватает на автосопровождение мой прицел ? Не знаю. Железный закон полигона: не знаешь - не вздумай нажать боевую кнопку. С вероятностью девяносто девять процентов это проблемы радиолокационного прицела. Но вдруг какой-нибудь ненормальный 'кукурузник' решил проскочить без связи там, внизу, спрямляя углы своего маршрута: Ещё раз !
Одиннадцать ложных захватов. Одиннадцать раз ничего не боящаяся электроника разрешала мне пустить ракеты, поскольку все формальные условия для пуска были соблюдены. Одиннадцать раз немыслимое усилие воли и разума, сопротивляясь рефлексам и желанию, смешанному с нарастающим отчаянием проигрыша, снимало указательный палец с боевой кнопки пуска ракет. Штурман уже не командует, он кричит: Уходи !
Ухожу.
Теперь я знаю, что чувствовал на войне лётчик, вернувшийся домой с полным боекомплектом.
Встревоженные инженеры, вскрыв лючки и подключив к бортовому оборудованию моего самолёта свои измерительные приборы, выдали заключение: исправен. Штурманы наведения, изучив фотоконтроль радарных экранов, подтвердили: я шел точно за мишенью, посторонних целей в районе стрельб не было. Командиры хмурились, лётчики сочувственно молчали.
И только проявленная наконец плёнка фотокинопулемёта, ежесекундно снимавшего экран моего прицела, засвидетельствовала: я не безнадёжен. Прицел действительно захватывал не цель, а нечто иное.
К делу подключились спецы по радиолокации, глубокомысленно разглядывая при помощи проектора запечатлённые на фотокадрах события. Но для меня их исследования были уже не интересными. Сложив в уме два и два, я зажал в углу коридора своего лучшего друга, летевшего только что в составе группы непосредственно за мной.
- Включил ?! -
- :::::...Включил:-
Расследование закончено.
Мой друг всё-таки включил раньше времени излучение своего радиолокационного прицела. Он облучал мой самолёт, он вместе со мной облучал мишень; электроника моего самолёта не справилась с возникшим хаосом отраженных сигналов и 'свихнулась'. И никто не знает, куда полетели бы мои ракеты, нажми я всё же на кнопку пуска:
Разбираться дальше, ссориться с другом или отстаивать правду уже не было ни сил, ни желания. Тем более, что причины, побудившие его на нарушение инструкции, были в общем понятны.
Основная из них крылась в огромном напряжении, созданном командирами и политработниками всех уровней перед началом учений с боевыми стрельбами. Основным результатом этих учений считался вовсе не факт получения боевой практики молодыми лётчиками. Дело в том, что по итогам этих учений оценку получал весь полк. Эта оценка немедленно становилась известна высшему командованию Войск ПВО и Министерства обороны. В случае 'тройки' или, упаси бог, 'двойки' полк в течение года склоняли бы во всех докладах, на подведениях итогов и разнообразных совещаниях. Кроме неприятностей морального плана командованию полка можно было сразу же расставаться с мыслью о возможных служебных перспективах, а всем прочим грозили бы бесчисленные комиссии сверху по поводу и без повода. Поэтому, что бы ты ни делал, ежеминутно со всех сторон слышалось это гипнотизирующее слово: оценка !
Надо отдать должное нашим командирам. На аэродроме, во время полётов, не принято учинять разносов. И они сдержались. Вместо ожидавшегося ':мать:' я услышал:
-Бегом в самолёт ! Мишень уже на старте ! Пойдёшь парой с :.
Была названа фамилия опытного, хорошо подготовленного лётчика, входившего в состав командования полка. Парой ? Но я:. .
Парой, так парой. Командир сказал.
И больше нет места эмоциям и обидам, вопросам и размышлениям. В кабину. Ноги на педали, взгляд побежал по привычному маршруту - слева направо, по переключателям, кнопкам и шкалам, а техник со стремянки тем временем, не церемонясь, натягивает на обгоревшие вчера на каспийском пляже плечи жёсткую привязную систему (:а ведь говорили старшие товарищи: иди в тень, ты уже сварился: ). Запуск ! И - не отстать от ведущего. Обратный отсчёт секунд до взлёта идёт от времени старта мишени и никто тебя, замешкавшегося, ждать не будет.
На боевом курсе, наконец. Ведущий поймал цель, доложил о захвате её своим прицелом; сближаемся. Теперь уже я должен помнить о том, что не имею права спешить. Поглядываю на выключатель излучения прицела, но основное внимание - самолёту ведущего. Вот он, красавец, в ста метрах справа и чуть впереди. Две ракеты под крыльями, кажется, уже сами увидели цель, вытянули к ней свои белоснежные тела. Знают, что обречены; это последние секунды их жизни, но как же достойно смотрятся !
- Работаю - слышится в наушниках. Полыхнуло за самолётом ведущего; рванувшиеся к мишени ракеты видны секунду - и всё. Только белые шлейфы указывают теперь направление на цель. Жаль, нет времени на эту фантастику. Смотрим на ведущего; сейчас он выключит прицел и отвалит вправо. Только после этого я включу излучение и сам займусь мишенью.
Не отваливает.
Секундомер в голове застучал совершенно явственно. Что же он делает ! Он собьёт мишень. Мою мишень ! Взгляд вперёд - и весьма своевременно. Прямо передо мной, метрах в трёхстах, перпендикулярно направлению полёта висел дымный, многолепестковый цветок, одновременно напоминающий невероятно красивую, но огромную снежинку.
Я знал, из какого смертельного бутона вырос этот цветок. Боевой заряд авиационной ракеты окружен поражающими элементами в виде длинных стальных стержней. Концы стержней попарно сварены друг с другом 'зигзагом' и при подрыве заряда эта конструкция, разлетаясь, раскрывается в пространстве, образуя 'снежинку'. Даже если ракета взорвалась с промахом в несколько метров, цель будет разрезана на части.
Как всё-таки полезно бывает иногда учить уроки. Опытные специалисты, заранее готовя нас к стрельбам, рассматривали различные нештатные ситуации, среди которых была и эта. Рекомендация была единственной: пройти сквозь центр разлетающегося кольца.
Триста метров - полторы секунды : не успел даже произнести слово 'Цирк' - эх, жаль, никто не видел !
Но адреналин от исполненного номера быстро улетучился. Нежно-дымчатый цветочек в небе означал только одно: мишени больше не было.
На этот раз на земле отреагировали мгновенно. Всех, оставшихся без работы, направили в зоны ожидания и приказали экономить топливо. В воздух поднялся бомбардировщик с 'бомбами' ПМ-6. Так называли парашютные мишени, специально предназначенные для стрельбы по ним ракетами 'воздух-воздух'. Металлический цилиндр после сброса с бомбардировщика опускался на парашюте. Он был оснащён радиолокационными уголками-отражателями, в нижней его части ослепительно горел специальный заряд и всё это вместе достаточно удачно имитировало воздушную цель с реактивным двигателем, правда - висящую в воздухе практически на месте. Бомбардировщик после сброса мишени должен был побыстрее убраться подальше, а пилоты истребителей - помнить, что теперь скорость сближения с целью равна скорости их полёта. Столкновение с горящей железной бочкой и её огромным парашютом - маловероятная, но неприятная перспектива.
Бог, как известно, любит троицу. Третьим, вполне успешным эпизодом завершились, наконец, учения полка с боевыми стрельбами. Оценка 'хорошо'.
Домой !
На самом деле ученья с реальными пусками ракет, так необходимые для становления молодых лётчиков, преследовали куда более серьёзную цель. Для лейтенантов начинался новый этап в службе и лётной работе: боевое дежурство. Допускают к нему только тех, кто подтвердил на практике свою способность и умение уничтожить нарушителя госграницы или нарушителя режима полётов.
Вот он, маленький домик у самого края лётного поля. Домик, где размещаются дежурные силы. Гордое и многозначительное название. Этими силами являются два лётчика, два техника самолётов, дежурный руководитель полётов и солдатик-'высотник'. Задача этого 'высотника' - содержать в должном порядке высотно-компенсирующие костюмы лётчиков, гермошлемы и помочь лётчикам их быстро, очень быстро одеть в случае получения команды на вылет. Лётчики вовсе не всматриваются в бескрайнее воздушное пространство, выискивая нарушителя. Они, как правило, беспощадно режутся в нарды, которые ещё называют 'шеш-беш'. Эта восточная динамичная игра раз и навсегда вытеснила шахматы, шашки и чтение книг из всех дежурных домиков страны.
Рядом с домиком, в укрытиях-капонирах стоят два истребителя с подвешенными боевыми ракетами, подключенным к борту наземным электропитанием и приставленными к кабинам стремянками. Завершает композицию часовой с автоматом, никого не подпускающий к самолётам и домику.
Стены дежурного домика изнутри сплошь украшены схемами тактических приёмов воздушного боя, картами, фотографиями самолётов вероятного противника, выдержками из различных инструкций и приказов. Самый большой и грозный транспарант висит прямо над входом в домик. Его-то я и читаю сейчас, перед тем, как впервые переступить порог 'дежурных сил'.
'Нарушение порядка и правил несения боевого дежурства, повлекшее за собой тяжкие последствия, наказывается, согласно статьи ::, сроком до 15 лет или смертной казнью !' Под тяжкими последствиями подразумевались те, которые приносил с собой не уничтоженный нарушитель воздушной границы.
Неплохая встряска для лейтенанта, торжественно прибывшего защищать эти самые границы:
На секунду задумавшись о странном несоответствии жуткого смысла транспаранта над входом в домик и легкомысленного стука костяшек 'шеш-беша', доносившегося изнутри, переступаю порог:
До чего же строг и безжалостен этот человек, оперативный дежурный КП, командного пункта полка ! Сколько уже раз он нажимал там, в прохладном сумраке подземного зала боевого управления эту проклятую кнопку тревоги. Захлёбывается над дверью домика дежурных сил 'тревожный' звонок, мигает рядом красное табло с надписью 'Готовность №1'. Улетают в стороны стулья, рассыпаются костяшки 'шеш-беша', одним махом натягивается высотно-компенсирующий костюм - ВКК. Солдат-высотник стоит за спиной, держит над моей головой гермошлем. Держит особым образом, двумя руками за резиновый воротник изнутри-сзади. Не глядя - ладони вверх, растягиваю воротник вперёд, солдат - назад, р-р-раз !.. и шлем на голове. Широкий резиновый воротник плотно лег на шею, шлем на месте. Солдат мгновенно пристёгивает тонкие стальные тросики гермошлема к специальным держателям спереди и сзади ВКК. Так надо, иначе, при возможной разгерметизации кабины, шлем за счёт внутреннего давления поднимется вверх. А при - не дай бог - катапультировании вообще может улететь. Вместе с головой.
Планшет в руках, грохот мощных высотных ботинок по коридору, двери уже распахнуты техниками. Попадись сейчас кто-то на пути, он, не взирая на чины - звания, будет просто сметён.
Через несколько секунд - в кабине. Техник, успевший уже сорвать огромные круглые заглушки с воздухозаборника и сопла двигателя, с головок самонаведения ракет, взлетает следом на стремянку. Включаю то, что нужно включить. Техник, подстраиваясь под мои действия, помогает набросить на плечи ремни привязной системы, застегнуть замок, подключает шланги костюма, кислород шлема и фишку связи.
Есть связь с КП полка.
- Я :, готовность один занял -
- Понял Вас - отвечает оперативный.
С этого момента и до взлёта должно пройти не более четырёх минут. Это норматив приказа Министра Обороны. Запустить двигатель, проверить системы самолёта, вырулить из капонира, по рулёжной дорожке домчаться до взлётной полосы, в развороте выводя двигатель на максимал, включить форсаж, двадцать секунд разбега, колёса отрываются от бетона - на всё не более четырёх минут. Ни на секунду.
Вместо этого - голос оперативного в наушниках ГШ:
Потренировал, строгий дядька. А как хотелось слетать:
- Ваш остаток ? - спрашивает руководитель полётов. Отвечаю ему. Мы оба знаем, что теперь я должен подвести самолёт к аэродрому по оптимальной траектории. Руководитель полётов обеспечит мне первоочередную посадку, придержит в пилотажных зонах и на маршрутах тех, у кого побольше топлива в баках.
- Понимаешь, каждое утро - одно и то же безобразие! Выхожу, а из банки с молоком возле двери уже кто-то отпил! -
- А чего ты так поздно встаёшь? Полезно утречком пробежаться по лесу:. И потом: спускаешься по лестнице, смотришь - молочко парное молочница принесла. Отпиваешь пол-банки - так хорошо бегается! -
Ким настораживается. Эскадрилья дружно смеётся. Все проснулись.
- Отпускай тормоз, выруливай - спокойный голос по СПУ из задней кабины. Правая педаль - вперёд, обороты, пальцы правой руки приотпускают рычаг тормоза на ручке управления. Вздрогнула спарка, мы стронулись с места.
- Забыл тебя предупредить - говорит совершенно спокойное СПУ.
- Она в первом рулении плохо разворачивается. Пока гидрожидкость не прогреется. А зимой вообще кошмар. Сейчас запустим и порулим нормально. -
- Ты только зайди по полосе, а остальное мы сделаем -
- ПВД - на одну треть на полосу !
- Я не могу ни в одном полёте с уверенностью заявить, насколько хорошо на этом самолёте мне удастся сесть в этот раз:
- Не спеши с парашютом. Выпускай по скорости -
- Он мне тридцать две жилы порвал!
- Готовность три -